#пиши_просто #рассказ
Обычное дело
Эта история произошла в ночь с шестого на седьмое января. К Макару зашёл его старый приятель Кузьмич.
Макар уже третий год как овдовел. Без жены ему было очень плохо. Все говорили, что время лечит. Но становилось только хуже. Поэтому лечился он сам, старым дедовым методом - самогоном.
Кузьмич часто ловил себя на мысли, что немного как будто бы даже завидует Макару. Пить можно, не таясь, и вообще никто не мешает жить спокойно. Этой мысли он стыдился, гнал её от себя и никогда не произносил такое вслух. Напротив, как и все, говорил: "Держись, друг. Антонина - золотая женщина была. Помянем". И подсаживался к Макару с рюмкой поближе.
От соблюдения церковных постов Кузьмич был далёк, а потому "в честь праздничка" заглянул к Макару под вечер с бутылкой самогонки.
- Здарова, брат. Как ты? Слыхал? Моя-то совсем того. Ку-ку. Ага.
Говорит, вечно ты у Макара пропадаешь, лучше б дров наколол.
Не, ну ты слыхал? Там этих дров до самого этого.
- Не хочет, чтоб ты пил.
- Да где я пью-то? Пью я! Не видала она как пьют-то. Другие. Эээ... Не, брат, бабское отродье людям в наказанье дано за грехи.
- Да уж... Тяжело тебе, конечно. Садись. Сейчас сало достану. Картошку-то варить?
- Вари! Эх, картошка-картошечка, сальце-шмальце, водочка и точка, - Кузьмич захихикал, тут же закхекал и закашлял.
Макар забросил в кастрюлю картошку в мундире, порезал лук, хлеб и сало.
- Ну, давай выпьем, Макар. За ради Христа. За Рождество.
- Давай, Кузьмич. Грех не выпить.
Макар любил своего соседа, любил, когда тот заходил к нему. Дом оживал.
Кузьмич без умолку что-то говорил, искромётничал на ходу придуманными прибаутками. На столе дымилась картошка. У ног лежала Найда, старушка.
- Тонечка, царствие небесное, картошку вкусную варила. Чистила её сначала, водичку солила, а потом уже в готовую маслица сливочного бросала и укропу меленько так, чтоб дух шёл.
Чаще с салом ели. Но иногда была и селёдочка с лучком и постным маслицем.
Эх... а что я теперь без неё? Поем и в кожуре.
- Да брось, Макар. Неужто ты себе селёдки не купишь сам, да маслом её не польёшь? Хотя, конечно, Антонина - великая женщина была. Помянем!
- Давай. Не чокаясь.
Кузьмич по обыкновению занюхнул выпитую стопку рукавом, прослезился, шмыгнул носом и разлил ещё по одной.
- Не, Макар, я тебе так скажу: баба место своё знать должна! Не дело это мужику указывать, что ему делать. Он и сам знает! Если баба поверх мужика становится - всё, пропал дом. Всё-о! Не надо потом его обвинять, что он из дома этого бежит.
- Прав, Кузьмич, прав. Наливай.
- Дык налито уж. Давай. За лося! - Кузьмич захихикал, - чтоб хотелось и моглось.
Потом он начал чистить пальцами горячую картошку и рассуждать на тему сложных межполовых отношений:
- Ты пойми, Макар, ведь женщина она же... Она же как Настенька из Морозко должна быть. Глазёнками хлоп-хлоп. Говорить тихо, кротко. Аккуратно, чтоб не успеть надоесть. Не приставать со всякой бабской своей ерундой.
И вот скажи мне, как это милые девчушки превращаются потом в таких злющих властных баб?
- Ну, Кузьмич, мы с тобой тоже не Иван-Царевичи.
- Ох, не говори! Лучше наливай!
Неожиданно раздался стук в дверь.
Макар настороженно посмотрел на Кузьмича:
- Твоя?
- Да, нет... она к дочери уехала с ночёвкой.
Стук повторился. Макар подошёл к двери и открыл. В дом клубами ворвался морозный воздух.
На пороге стояла молодая девушка с раскрасневшимися щеками и капельками растаевшего инея на ресницах.
- С Рождеством. Пустите погреться.
Мужики переглянулись. Прошли уж времена, когда путник на ночлег в окно стучался.
- Проходите, - как-то неуверенно сказал Макар.
Девушка сняла шапку и варежки, подошла к печке и поднесла к ней руки.
- Посидели, мать её етить, без баб, - зашипел на ухо Макару Кузьмич.
Потом повернулся лицом к гостье и с кокетливым прищуром сказал:
- Позвольте поинтересоваться, каким это ветром Вас к нам занесло?
- Машина заглохла. Тут, недалеко.
Кузмич подумал, почему машина заглохла тут, вдали от трассы, какой тут мог быть у девушки интерес, почему она одна в этой глуши ночью, но ничего спрашивать уже не стал.
- Как Вас зовут, милая барышня? - спросил Макар.
- Антонина.
- Как мою жену. Редкое сегодня имя. Раньше имена красивые были.
Антонина открыла свою сумку и достала оттуда свёрток в пакете.
- Как у вас картошкой вкусно пахнет. Лучше всего картошку с селёдкой есть.
Загадочная гостья положила на стол свёрток, развернула его. Там были две прекрасные жирненькие селёдки.
Кузьмич с Макаром снова переглянулись.
- Ну что ж, садитесь. Выпьете с нами? - Макар взял бутылку в руку и призывно приподнял её.
- У меня своё, - Антонина опять нырнула в свою сумку, - виски. Ирландский. Односолодовый.
- Ух ты ж ёптудей, - радостно вскрикнул Кузьмич, и глаза его заблестели.
- Вы пробовали виски?
- А то! Шикарная вещь! - зачем-то соврал Кузьмич.
Макар ухмыльнулся:
- Кузмич наш из Ирландии родом.
Впитал в себя виски, так сказать, с молоком матери.
- Ну тебя, Макар! Давайте, Антонина, бутылку. Позвольте Вам налить.
Так сидели они втроём: два немолодых уже человека и прекрасная незнакомка. Ощущение странности и неловкости прошли с первой рюмкой виски.
- Молодцы ирландцы, - с серьёзным видом сказал Кузьмич, - умеют же делать, в лоб их по черепу.
Макар как-то быстро захмелел. Он смотрел на окончательно развеселившегося соседа, на милую загадочную Антонину, которая искренне смеялась над дурацкими шутками Кузьмича, и было ему хорошо. И немного грустно.
Жену похоронил. Дети с внуками жили далеко. Дома всегда было тихо и пусто. Ему захотелось, чтобы Антонина жила здесь всегда. Но никакого плана по её удержанию у него не складывалось. Под хмелем сознание отчаяно фантазировало, улетало куда-то далеко и возвращалось обратно.
Кузмич же, получасом ранее поносивший несносных баб, превратился в голантного котяру, держал Антонину за руку и рассказывал ей старые армейские байки.
- Тонечка, - вкрадчиво растягивал Кузьмич, - Вы любите танцевать? Давайте потанцуем!
- Отстань ты от человека! Зачем ей с тобой танцевать? Дед старый.
- Раз ты дед, ты и не танцуй. А я между прочим прекрасно танцую. В детстве я серьёзно занимался танцами.
- Это какими же?
- Русскими народными.
Антонина захохотала.
Кузьмич воскликнул:
- Выходи за меня!
Макар с явным раздражением прервал его:
- Этот идиот давно женат!
- Мальчики, не ссорьтесь, - беззаботно чирикала Тоня.
А потом...
Что было потом "мальчики" уже не помнили. Как обрубило.
***
Утром первым проснулся Макар. Выпить он любил, но ни разу ещё так не отключался. Кузьмич лежал рядом и храпел.
Антонины в доме не было. Макар прошёлся по дому - никого. Взял чайник с плиты и выпил из него всю воду.
Голова раскалывалась.
Он стоял посреди комнаты, смотрел на кости от селёдки и не понимал, что сейчас нужно делать.
- Кузьмич! Просыпайся. Вставай. Кузьмич. Утро уже! Рождество.
Кузмич с трудом продрал глаза:
- Христос воскрес!
- Бесовское ты отродье! Сегодня Рождество, а не Пасха.
- Пардон. А где Антонина? - Кузьмич озабоченно вертел головой.
- Понятия не имею.
- Выпить-то есть у нас чего?
- Кажется, нет. Только пустая твоя бутылка.
- А виски?
- Так выпили, наверное.
- Мы и самогону выпили, но бутылка-то здесь. Надо идти к Ильиничне, - подытожил Кузьмич.
Он похлопал себя по карманам, но денег не обнаружил.
- Макар, ты денег у меня вчера не брал?
- Не. Зачем мне?
- А я за самогоном не бегал?
- Бутылка пустая одна стоит.
- Ладно. Нет так нет. Дай мне на поллитра.
Макар направился к серванту, открыл шкатулку - в ней было пусто. В голове застучало резкой болью. Открыл ещё одну, в которой лежали пара золотых серёг, два кольца и цепочка с крестиком - память о покойной жене. Тоже пусто. Больше у Макара брать было и нечего.
- Она унесла всё. Два старых идиота!
- Кто? Антонина? Да ну на... Что ж она из штанов у меня достала?
- А чему тут удивляться? Ты ж был в отключке. Обычное дело. Деньги ладно... серёжки Тонечкины жаль. Хотя...
Макар сел за стол. Он сидел молча. В его глазах была бездонная пустота. Он хотел бы погрустить, может быть даже поплакать или разозлиться. Но нет. Внутри было ровно и пусто.
- Не расстраивайся, Макар! Завтра в полицию пойдём. Пусть поймают эту собаку подколодную.
- Да прекрати. В какую полицию? Что мне с тех денег? Да хоть бы и с серёг... Пусть... Может ей есть не на что.
- Ага! Не на что ей есть. А пить... виски.. ирландский. Вот это есть на что!
- Да откуда тебе знать, что это был виски? Ты и в глаза-то его ни разу не видел. Старый пень! Дегустатор редких вин, - Макар засмеялся в голос.
Кузьмич засмеялся тоже и тут же закашлялся.
- Ильинична в долг не даст. Чай-то есть у тебя? Давай-ка покрепче сделай!
Рождественское утро было морозным. На окнах за ночь появились редкие узоры. Снег сверкал на солнце. В доме у Макара топилась печь, пахло чаем с чабрецом и мятой. Мужики сидели за столом. В ногах сопела спящая Найда.
И каждый из них вспоминал что-то своё. То, что грело их души и заставляло улыбаться.
Ведь как бы там ни было, опять наступило утро - рождение нового дня. А значит жизнь идёт своим чередом. И это хорошо.
